Э.И. Бурмистров. Автобиографическая повесть. Курсант ТОВВМУ

Здравствуйте, уважаемые читатели блога «Кооперативы против бедности»!

Публикую продолжение автобиографической повести Э.И. Бурмистрова “Тропа советского военного моряка”. Начало здесь.

Бурмистров Эдуард Иванович — родился 24 февраля 1936 года в г. Чите За­байкальского края. 38 лет жизни отдал службе в Военно-Морском Флоте, из них 16 лет в разведке Тихоокеанского флота. В должности старшего помощника командира и командира корабля совершил около 20 походов на боевую службу. За один из походов награждён орденом Красной Звезды. Командиром корабля совершил четыре похода в районы, непосредственно связанные с боевыми действиями во Вьетнаме. Командовал СРЗК «Гидрограф», БРЗК «Приморье». Службу в Военно-Морском флоте закончил в 1991 году капитаном-наставником по военно-морской подготовке в «Дальрыбе». Капитан 1 ранга в отставке.

СВОБОДА ОСТАЛАСЬ ЗА ДВЕРЯМИ УЧИЛИЩА

Влияние весны, или желание во что бы то ни стало закончить 10-й класс в этом году, победили и Дима, похромав недели две, забыл про свою больную ногу. При первой же встрече со своим другом лётчиком после больницы, они пришли к заключению, что с такой ногой в авиационное училище не примут. Опять на горизонте замаячила звезда моряка. В военно-морском училище, надеялся Дима, требования будут не настолько строгими. Поднатужив­шись, он быстро догнал своих одноклассников, и к экзаменам был подготовлен не хуже других. Двое друзей одноклассников кневичанцев Филипп Тузюк и Толя Калинников решили также после окончания 10-го класса, поступать в ТОВВМУ. Тройка единомышлен­ников, ещё перед экзаменами, 2-го мая поехала на медкомиссию при училище на предмет проверки годности по здоровью. Комиссия признала всех троих годными для флота, но Диме хирург в заключении сделал пометку про ногу, так как сустав был припухлым и болезненным.

Экзамены прошли благополучно, все предметы сданы с положительными оценками и, сразу после выпускного вечера в школе, тройка отправилась в училище, с документами, для выяснения обстановки. Обстановка оказалась простой — уже шёл набор первой группы для сдачи вступительных экзаменов. Кто заранее не прошёл медкомиссию, направлялись на осмотр, а кто прошёл — сразу в кандидатскую команду. Документы забрали и даже не отпустили домой съездить, попрощаться. Так жёстко сразу взяли в оборот. Первая группа полностью состояла из приморцев, с дальних регионов ещё не подъехали. Сразу попали под командование старшины срочной службы, и вся свобода осталась где-то за дверями и стенами. В столовую строем, из столовой строем в учебный класс на подготовку к экзаменам, после подготовки в кубрик спать до подъёма в 6.0 и опять по тому же распорядку. Надо было как-то сообщить домой, что мы уже кандидаты на поступление в училище, и однажды втроём, в конце самостоятельной подготовки, они выпрыгнули со второго этажа и уехали домой. К шести часам утра были уже в кубрике, почти уснувшими. Вылазка прошла незамеченной стро­гим старшиной.

Экзамены были сданы успешно, и Дима стал курсантом ВМУ, получил робу и бескозырку без ленточек. Сразу пошла суровая во­енная жизнь, которая и не отпускала его почти до 60-ти лет.

Первые группы, успешно сдавшие экзамены, были сформирова­ны в роту и отправлены на учебную базу в бухту Миноносок в Сла­вянском заливе для прохождения курса молодого матроса. Курс был рассчитан чётко. Цель его выбить всю гражданку, свободу с молодого человека, и сделать его до корня мозгов военным. В первую очередь научить повиноваться воле командира. Ни минуты свободной для раздумий, всё расписано с шести часов утра и до отбоя в 22.00. Причём рассчитано так, чтобы с отбоем хотелось только лечь и спать, и ничего больше.

Курс молодого матроса, да и весь первый курс, был тяжёлым испытанием для Димы. Сказались застуженные в детстве ноги, когда он, однажды, выпав из-под контроля матери, целый день с гурьбой таких же мальчишек, в период наводнения, бродил в холодной воде по колено и выше. Искривлённый в детстве позвоночник, как потом выяснилось на ВВК при увольнении в запас. Болели ноги, спина. Самый резвый мальчишка в школьные годы, лучший бегун, прыгун, он не мог сдать нормы ГТО, особенно прыжки в высоту, бег на короткие дистанции. Благо старшины ещё не знали всех в лицо, и друг Толя Калинников сдавал за него не посильные ему нормы. Скрипя зубами, он рыл окопы, бегал в противогазе, но молчал, чтобы не отчислили из училища.

После окончания курса молодого матроса, в торжественной обстановке 20-го октября 1953 года приняли присягу, и Дима ступил на тропу защитника Родины, по которой ему предстоял долгий и трудный путь. На бескозырки надели ленточки с золотистой надписью «Военно-Морские силы», одели парадно-выходную форму военного моряка, и всю эту молодую, радостную ораву, первый раз выпустили в город. Задрав носы, Дима с Филиппом бродили по улицам города, думая, что ими любуются все прохожие.

Недалеко от вокзала какой-то старшина первой статьи, видимо, чем-то обиженный офицерами, остановил будущих своих командиров:

— Почему не приветствуете старших по званию, ваши документы?

Забрал увольнительные записки, и приказал бегом возвращать­ся в часть. Прибыв в училище, вновь испечённые курсанты, буквально сразу натолкнулись на начальника факультета капитана 2 ранга Янчарука. Он удивился — почему так рано возвратились из увольнения и, выслушав сбивчивые объяснения, ус­покоил. Не расстраивай­тесь, не портьте себе праздник до конца, отдыхайте в роте. В жизни всякое быва­ет. Ободрённые друзья до вечера вспоминали своё первое увольнение.

Кстати, перед приёмом присяги курсантов распре­делили по факультетам. Было три факультета: №1- штурманский. №2 — артиллерийский и №3 — минно-торпедный. Дима с Филип­пом, как и хотели, попали на штурманский. Сбылась мечта стать штурманом, судоводителем и в перспективе командиром корабля.

Курсанты ТОВВМУ в те времена блистали в городе. Это была молодёжная элита. Красивая форма, на боку длинный палаш, кото­рый при быстрой ходьбе больно бил по ногам, но он был гарантом неприкосновенности курсанта, и поднятая на небывалую высоту гордость за звание курсанта и весь Тихоокеанский флот. Конечно, палаш, как оружие был чуть-чуть эффективнее обычной дубины, но всё-таки это было уже оружие. Ходили байки, что курсанты в «сложных» ситуациях пускали его в ход, и даже, вроде бы, однаж­ды, при выяснении спорных обстоятельств с противной стороной, один курсант отрубил ухо своему оппоненту. Видимо, конечно, бывали случаи. Дмитрию, однажды, тоже пришлось обнажить па­лаш. При увольнении в город курсанты часто использовали крат­чайший путь для выхода, который частично проходил по железной дороге. На этом участке однажды попал под поезд возвращавший­ся из увольнения курсант. Чтобы предотвратить такие случаи, ко­мандование училища категорически запретило ходить курсантам по железнодорожным путям и для контроля выставило там патруль из курсантов, который состоял из семи человек. Двое недалеко от выхода из училища, двое на железнодорожной линии и двое на выходе уже на Некрасовскую улицу. Над ними назначался старший, который ходил по всему маршруту, обычно из старшин-старшекурсников. Палаши уже тогда отменили и выдавали их только дежурно-вахтенной и патрульной службе. К третьему курсу Дмитрий был уже старшина 2-й. Будучи старшим патруля, он спускался с Некра­совской к железнодорожному пути, когда его остановили двое подвыпивших парней с претензией, что он вчера на вечере в училище плохо вёл себя с ними. Дмитрий понял, что у ребят чешутся кулаки, и они будут сейчас бить его. Всеми силами он пытался мирно раз­решить проблему, да и обстановка была не в его пользу Воспользо­вавшись появившимся разногласием в стане «врага» (один из пар­ней согласился с доводами Дмитрия о его невиновности) он пошёл дальше, но вскоре услышал топот бегущего к нему одного из пар­ней. Спасаться бегством для курсанта было позорно, и Дмитрий быстро решил не допустить, чтобы его ударили первым. Когда до парня оставалось шагов 5-6, он резко повернулся, обнажил палаш и предупредил-не подходи, проткну. Парень несколько протрезвел, остановился, и начал пятиться, продолжая осыпать Дмитрия угро­зами. Этого и хотел Буров, постояв ещё немного с обнажённым палашом, вложил его в ножны и с видом победителя продолжил исполнять свои обязанности.

Постепенно это притупилось, курсантская гордость куда-то исчезла, но Дмитрий ещё захватил те времена. Училищный поэт курсант Сахаров написал целую поэму обожествляющую курсанта. Называ­лась она «Гардемарин». Конечно, она была далека от классики, но очень патриотична, и полностью посвящена курсантской романти­ке. В среду первокурсников она попадала каким-то образом с пер­вых дней, как только садились в классах за столы, и каждый перепи­сывал её себе. Начиналась поэма гимном Владивостоку:

Владивосток шикарный город,

Как Рим, лежит он меж холмов.

Заливом пополам распорот Амфитеатр его домов.

Гордость за своё училище, свой флот воспитывалось в курсантах с первых дней. Флоту в этой поэме тоже были посвящены востор­женные строки:

Балтфлот, конечно ТОФу мать,

Да и ЧФ, но скажем прямо-

Смешно ведь было бы равнять

Курорт и лужу с океаном.

Курсантскую романтику руководство училища поддержать не смогло, да и, видимо, повлияла общая обстановка, настрой в стра­не. Устанавливаемые в Вооружённых Силах жуковские порядки коснулись и училища. Отменили палаши. Курсантам запретили хо­дить в учебный корпус через центральный вход, пользоваться им стали только офицеры. Для курсантов открыли два чёрных хода по краям учебного корпуса. По плацу ходить можно было только стро­евым шагом, отдавая честь по всем правилам фанерным манеке­нам. Исчезла куда-то романтическая поэма «Гардемарин». Когда Дмитрий учился на четвёртом курсе, первокурсники уже ничего даже и не слышали про эту поэму. Зато какой-то безымянный поэт сочинил «Курсантский вальс», положенный на музыку «Школьно­го вальса». В нём училищное время называлось уже «годы серые», и никаких даже намёков на морскую романтику. Начинался он так:

Люблю, друзья, три слова я — кино, отбой, столовая.

Люблю я в увольнение ходить.

И где-нибудь украдкою, с опаской и оглядкою

Грамм двести или триста заложить.

И дальше сплошная тоска и серость.

Навигация, астрономия, технические средства кораблевожде­ния… Нельзя сказать, что они были любимыми предметами, но осваивал он их основательно. Первый курс был окончен на одни пятёрки, и фото Дмитрия появилось на училищной доске отлични­ков. К концу второго курса появились четвёрки, и он не попал на доску Сталинских стипендиатов. Два курса надо было окончить круглым отличником, и с третьего шла Сталинская стипендия 1000 рублей. Это не главное. Курсантские потребности были мизерные, и хватало 125 рублей (на первом курсе), чтобы в увольнении сбегать к родственникам в гости. На четвёр­том курсе учился старший брат Влади­мир, тоже штурман. Он оказал финансо­вую поддержку — купил Дмитрию руч­ные часы, очень ценный и нужный в то время подарок, а также руководил ста­новлением молодого штурмана. Зелёный первокурсник Дима часто приходил в роту к старшему брату и вращался среди выпускного, четвёртого курса.

Интересной была первая учебная практика, первый, в то время дальний поход на Камчатку, в Петропавловск на учебном судне «Тобол». Большой, пост­роенный в Японии, пароход ещё на угле, с оборудованными для курсантов жилыми помещениями и учебными классами, в которых на штурманскую вахту заступало сразу человек двадцать. Практи­чески на вахту заступал целый класс — одни несли штурманскую вахту, другие метеорологическую, хронометрическую и даже вахту на руле. Для полного познания морских профессий, заступали и в кочегарку. К котлам, конечно, не допускали, но приходилось из даль­них шхер подтаскивать уголь поближе к котлам, а профессионалы кочегары бросали его в топки. В такие моменты, когда выпадала возможность, Дмитрий с восхищением любовался чёткой работой кочегаров. Чумазые, но почти всегда весёлые, они, отработанными до автоматизма движения­ми открывали топки и быстро закидывали уголь в нужное место, в нужном количестве. Эту работу курсантам доверя­ли только смотреть.

Более серьёзной и нужной будущие штурмана считали, конечно, штурманские вахты. Каждый имел свой стол, карту, прокладоч­ный инструмент, над столом действующие репитеры лага и гиро­компаса. На компасной палубе настоящие магнитные компасы и репитеры гирокомпаса для пеленгования береговых ориентиров. Каждый самостоятельно вёл настоящую прокладку пути корабля с учётом всех действующих факторов на движение корабля. Препо­даватель периодически проверял качество и точность прокладки. Здесь рождались настоящие штурмана.

Сутки, как при отработке курса молодого матроса, были заполнены до преде­ла, чтобы морская служба не показалась раем. Проводи­лись различные занятия, а, как правило, в свободное время, которого было очень мало, раздавалась команда «курсантам построиться на шлюпочной палубе с секста­нами». Власть в свои руки брал преподаватель астрономии капитан 2 ранга Толкачёв. Это был грамотный, умный и очень остроумный офицер, получивший за­калку ещё «в царском флоте», и начинались качания солнца или звёзд, в зависимости от времени суток, выверки секстанов. Каждый кур­сант имел свой персональный секстан. Кроме того, Толкачёв давал задания каждому решить установленное количество задач по опре­делению места корабля по солнцу и звёздам. Для контроля он вёл учёт непригодного времени для астрономических наблюдений. Ленивые и хитрые курсанты, когда требовалось сдать определён­ное количество решённых задач, обратным ходом срочно решали, беря координаты корабля на какой-то момент, рассчитывали высо­ты и страшно удивлялись, когда Толкачёв, заглянув в свой колдун, сразу ставил двойку за задачу. Многие таким путём попадали со своими задачами как раз в непригодное для астрономических на­блюдений время.

Все свои действия он, как правило, сопровождал юмором. Например, лекцию о движении солнца начинал так: крях­тя (был уже в возрасте) прятался за столом на корточках, а затем медленно выставлял из под стола свою лысину. Став полностью на ноги взбирался на стул, потом опускался на пол, поднимал какого-нибудь курсанта и спрашивал, что вы сейчас наблюдали. Сму­щённый курсант, конечно, стеснялся сказать, что он наблюдал лы­сину. Тогда Толкачёв объяснял сам, что это был восход солнца. Весь класс хохотал, а он начинал изложение серьёзного материала.

Другой пример. Поздоровавшись с классом, объявляет тему: «Звёздный глобус» и командует:

— Встать! Перед вами звёздный глобус, возьмите в правую руку металлическую крестовину, снимите с глобуса и оденьте на голову своего соседа.

Минута молчания.

— А теперь снимите и поставьте на место и больше не совать друг на друга крестовины…

И дальше пошла лекция по устройству звёздного глобуса.

«Тобол» был тихоходным судном, и поход на Камчатку с заходом на Сахалин в Кор­саков, занимал около месяца. За это время была и хорошая погода, и туманы, и даже шторма, и к концу похода зе­лёные курсанты первокурсни­ки становились настоящими морскими волками. Дальше — короткое пребывание на учи­лищной учебной базе в бухте Миноносок. Там отрабатывались раз­личные нормы, в том числе и плавание. Утром, сразу с подъёма, в трусах бегом на пирс и сразу в воду. Тому, кто замешкался на прича­ле, старшина поможет пинком. Рядом, как правило, в это время плавал преподаватель физподготовки майор Гущин. Здоровый мужик, фигура моржа и плавал как морж, одно заглядение. Организовывались 2-3-дневные шлюпочные по­ходы под парусом и на вёс­лах на шестивесельных ялах, отрабатывалось хож­дение под парусом. В пе­риод практики после 2-го курса, каждый должен был сдать на самостоятельное управление гребно-парусной шлюпкой.

Заканчивалась практика после первого курса на каком-нибудь боевом корабле от тральщика до крейсера. Кому как повезёт. Дмитрий неудачно попал на ЭМ «Ревностный», который после предзаводского выхода, стал в ре­монт в «Дальзавод». Пришлось пройти практику по чистке топлив­ных цистерн перед докованием и очистке подводной части корпу­са от ракушек и ржавчины. Курсантам, как правило, выделяли са­мые неудобные участки, чтобы лучше усвоили суть корабельных работ. Все прелести морской службы будущему командиру корабля надо было испытать на своей шкуре, а все без исключения в буду­щем видели себя на мостиках кораблей за машинным телеграфом.

Практика закончилась. Все с радостью нашили на рукава своих суконок ещё по одной галочке и разъехались по отпускам. Остава­лись в училище только «академики», не сдавшие экзамен по какому-нибудь предмету. Им давалось 10 суток на подготовку и снова сда­ча. Односельчанин Тузюк Филипп попал в «академики» по физике и, к сожалению Дмитрия, после повторной не сдачи, был отчислен из училища по неуспеваемости.

Отпуск пролетел как сон, как один день, и скоро в училище стали прибывать ошалевшие от первого курсантского отпуска уже второкурсники. Встречались старые друзья и начинались восторженные рассказы о прошедших героических событиях во время отпуска. Второй курс для Дмитрия был уже намного легче. Перестали мучить ноги, спина. Молодость победила. Главное втянулся и привык к военной службе, её ритму. Появились новые друзья. В уволь­нение он, по-прежнему, бегал в гости к своим родственникам, жив­шим в городе. Изредка вырывался на короткую побывку домой. Ре­жим в училище был строгий. За самоволки, пьянки, опоздания и прочие грубые нарушения отчисляли из училища. На вечерних поверках часто зачитывали приказы об отчислении, практически из всех существующих военных училищ. Приказы заканчивались фра­зой «время пребывания в училище в срок действительной службы не засчитывать». И уходил бывший курсант, не состоявшийся офи­цер, четыре года трубить матросом на флот. Изредка, в основном «зелёный змий», вырывал ребят из рядом шагавших с Дмитрием в едином строю. Строгое воспитание и постоянный присмотр, особенно матери, выработали в нём с детства умение держать себя в рамках, уважать и слушать старших и, самое главное, уметь сдержи­вать себя от окружающих соблазнов.

Учебная практика после второго курса была более интересной и не в такую тягость. Не пришлось ползать, согнувшись в три погибе­ли, по топливным цистернам и драить ракушку. Короткое пребыва­ние на тральщике, затем на крейсере «Калинин», где Дмитрий по расписанию по боевой тревоге попал на КДП. Сверху просматри­вался весь крейсер, и особенно впечатляющая картина была на ходу, когда корабль своим длинным носом резал волны. Если же боевая тревога затягивалась, то можно было, зарывшись в чехлы, и подре­мать. Никто, никогда из командного состава туда не поднимался.

Интересной была и шлюпочная практика. Походы по заливу Пет­ра Великого под парусом, а ночные переходы на вёслах — вообще сказка. Вода светится и после каждого гребка фантастика. Кажется, что с весла капает расплавленный металл. Первое самостоятель­ное управление кораблём, пусть даже маленьким, шестивесельным ялом, но ты себя чувствуешь командиром, и тебе повинуется ко­манда. Ты видишь результат своего командования и начинаешь по­нимать, сможешь ли ты управлять настоящим большим кораблём.

На третьем курсе Дмитрий почувствовал себя уже почти гото­вым штурманом. Он уже умел определить место корабля всеми существующими в то время способами, мог оценить надёжность средств кораблевождения. И, вообще, был уже в состоянии спокой­но обеспечить одиночное плавание корабля на переходе из порта в порт. Конечно, не было той сноровки штурманов боевых кораблей, от которых требовалось в минуту определить и элементы движе­ния цели и не потерять своего места при сумасшедшем маневриро­вании. Это давалось годами практической работы. Во время учёбы на третьем курсе в одном из штурманских кабинетов была запуще­на панорама. Это было чудо штурманской практики. Не надо было посылать «Тобол» в море с кучей курсантов. Класс заходил в ауди­торию, включалась панорама и, как на сцене двигалась настоящая береговая черта с мысами, маяками, знаками. На платформах стояли пеленгаторы, каждый курсант за своим столом, как штурман на корабле, вёл прокладку. Перед носом у него работали репитера лага и гирокомпаса, всё двигалось. Каждый вёл счисление и периоди­чески уточнял место определениями по береговым ориентирам.

Продолжение следует.

Оставляйте свои отзывы, делитесь с друзьями в социальных сетях.